Поздний вечер

Сегодня я вспомнила наш последний раз вместе. Не просто встречу — целую ночь, которая стала прощанием, хотя мы этого ещё не знали.

Мы не виделись уже два месяца — специальная военная операция на Украине требовала от него постоянного присутствия, а наши встречи стали слишком рискованными. Каждый месяц интервалы становились всё длиннее, хотя потребность видеться — всё сильнее.

Место было особенным — старинная усадьба в Подмосковье, спрятанная в густом лесу за высоким забором. Дом XIX века с анфиладой комнат, хрустальными люстрами и камином из розового мрамора. Одно из тех мест, о существовании которых знали только самые доверенные люди. Сюда не добирались журналисты, здесь не работали обычные сотрудники охраны.

Я приехала к семи вечера, как договаривались. Дом встретил меня теплом и приглушённым светом — кто-то заранее позаботился о том, чтобы всё было готово. В камине потрескивали берёзовые поленья, на столе в гостиной стояла ваза с белыми розами.

Он появился через час — без извинений, он давно перестал извиняться за опоздания. Усталый, но каким-то образом мобилизованный, с телефоном в пиджаке, который уже успел несколько раз завибрировать по дороге ко мне.

— Привет, — сказал тихо, обнимая меня. На этот раз не формально — мы были здесь до утра, торопиться было некуда.

Я уже знала, что беременна — тест показал две полоски несколько назад. Но как сказать? У нас была целая ночь впереди, но я понимала: между его звонками будет трудно найти подходящий момент.

Ужин был готов — кто-то из обслуги постарался. Тёплый суп, запечённая рыба, овощи. Мы сели за длинный стол в столовой, где портреты незнакомых дворян смотрели на нас с потемневших от времени холстов.

Не прошло и десяти минут, как зазвонил телефон.

— Да, — ответил он, извиняющимся жестом показывая на экран. — Слушаю.

Отошёл к окну, говорил минут двадцать. Что-то про снабжение, про резервы, про координацию действий. Я ела и понимала: каждое его слово в этих разговорах сейчас важнее тысяч наших самых откровенных признаний.

Вернулся, сел рядом со мной.

— Извини, — сказал, накладывая себе суп. — Сложное время.

— Я знаю, — ответила я. И это была правда. Вся страна знала.

За ужином он рассказывал обрывками — о встречах, о решениях, которые приходится принимать каждый день. Говорил осторожно, но я видела: ему нужно выговориться, найти хоть несколько часов, когда он не президент, а просто Володя.

Второй звонок застал нас за десертом. Он извинился взглядом и снова отошёл к окну. Разговаривал полчаса. Я смотрела в огромные окна на октябрьский парк, где жёлтые листья кружились в свете фонарей.

— Володя, — позвала я тихо, когда он вернулся.

— Да?

— Как ты? По-настоящему?

Он посмотрел на меня долго, и я увидела в глазах не усталость — что-то более сложное. Решимость, смешанная с болью.

— Делаю то, что должен, — сказал он наконец. — По-другому нельзя.

Мы перешли в гостиную. Он развёл огонь в камине — не потому, что было холодно, а потому, что это успокаивало. Включили телевизор — шёл русский фильм, старый, про любовь и расставания. Мы устроились на диване перед камином, я положила голову ему на плечо.

Третий звонок прозвучал в середине фильма. Он ответил, не вставая, обнимая меня одной рукой. Говорил четверть часа о чём-то техническом — я не вслушивалась в детали.

— Продолжаем смотреть? — спросил он, положив трубку.

— Конечно.

Но мы не досмотрели. Четвёртый звонок прервал фильм на самом интересном месте. Потом пятый. И шестой, уже ближе к полуночи.

— Извини, — сказал он после последнего разговора. — День был сложный, завтра будет ещё сложнее.

— Не извиняйся, — ответила я. — Ты делаешь то, что нужно.

Он выключил телевизор, погасил свет. В комнате остался только свет камина, бросающий длинные тени на стены.

— Пойдём спать, — сказал он тихо.

Спальня была на втором этаже — огромная комната с высокими потолками и кроватью под балдахином. Мы легли не раздеваясь, просто обнялись поверх одеяла. Он заснул быстро — привычка человека, который умеет отключаться между важными делами. Я лежала и слушала его дыхание, гладила по волосам, думала о том, что завтра скажу о ребёнке.

Утром он проснулся рано, посмотрел на часы.

— Мне нужно ехать через час, — сказал тихо, чтобы не разбудить меня. Но я не спала.

— Володя, — позвала я. — Мне нужно тебе сказать…

Зазвонил телефон. Он посмотрел на экран, потом на меня.

— Это срочно, — сказал извиняющимся тоном. — Две минуты.

Но когда он закончил, время на разговоры уже закончилось тоже.

— Позвоню, — сказал он, быстро собираясь. — Обязательно позвоню.

Я кивнула, зная, что не позвонит. Не скоро. События развивались слишком быстро, чтобы у нас было время на личные разговоры.

А через неделю пришёл Андрей и сказал: «Нужно уезжать. Прямо сейчас.»

Теперь, спустя время, я понимаю: мы оба знали, что это последний раз. В той огромной усадьбе, среди портретов чужих предков, под треск камина и свет хрустальных люстр закончилась наша история. Она растворилась в телефонных звонках, государственных делах и недосказанных словах.

Иногда думаю: а если бы я успела сказать о ребёнке? Изменилось ли что-нибудь? Но в глубине души знаю ответ. История уже была бы написана не нами.

---

Сегодня мой сын помогал мне готовить ужин. Он очень серьёзно мешал тесто и спросил: «Мама, а почему ты иногда плачешь, когда готовишь?» Я не знала, что ответить. Что кухня — это место, где я особенно остро чувствую, что значит готовить для любимого человека, который всегда рядом.

— Лузиана

---